Напомним, что в России созданы *шесть научно-образовательных центров (консорциумов) для исследования изменения климата с целью научного и информационно-аналитического обеспечения управления климатическими рисками. В этом году Правительство РФ выделило 7,4 млрд рублей для работы консорциумов с целью создания единой национальной системы мониторинга климатически активных веществ.
«Экология России» обратилась к руководителю одного из консорциумов, который займется разработкой системы наземного и дистанционного мониторинга пулов углерода и потоков парниковых газов. Его возглавляет Наталья Лукина, член-корреспондент Российской Академии Наук, директор Центра по проблемам экологии и продуктивности лесов Российской академии наук.
- Почему именно ваш Центр стал в авангарде консорциума?
- Наш Центр был создан в 1991 году академиком Исаевым Александром Сергеевичем, ученым с мировым именем в области лесоведения, лесной экологии, лесной политики. Наш Центр небольшой, но здесь собраны эксперты высокой квалификации в самых разных направлениях экологии и продуктивности лесов.
Леса на территории России – это основные наземные экосистемы, которые играют доминирующую роль в регулировании климата. Как только широко заговорили о климатической повестке, наша роль стала особенно заметной. Центр по проблемам экологии и продуктивности лесов к этому времени уже имел наработки и в климатических переговорах, разрабатывал мероприятия по адаптации к изменению климата, мы участвовали в подготовке методических указаний, которые были приняты Министерством природных ресурсов по количественному определению поглощения объема парниковых газов лесными экосистемами. То есть Центр уже заработал авторитет в этой теме.
- Какие первостепенные задачи стоят сейчас перед вами как перед консорциумом?
- Сейчас нам понятно, что для того, чтобы делать достоверные оценки поглощения, прежде всего парниковых газов, необходимо как можно больше исходных данных, которые получены в лесных экосистемах. Но их сегодня недостаточно. До сих пор ученые разных институтов собирали их разрозненно, по разным проектам, с разным финансированием, как могли, точечно проводили исследования. Не было системы мониторинга. Поэтому первая задача – это создание национальной сети мониторинга для оценки пулов углерода и потоков парниковых газов. Мы уже обосновывали размещение станций и площадок мониторинга, которых будет более 1300.
- Как будут работать эти площадки?
- Мы разработали двухуровневую систему. Есть тестовые полигоны экстенсивного уровня, они заложены в разных климатических условиях, в том числе в нарушенных лесах. Там проводится измерение в разных типах неземных экосистем, оценка запасов углерода в растительности, в почве. А дальше эти данные используются для верификации снимков дистанционного зондирования. Россия – страна большая. И здесь без привлечения дистанционного зондирования не обойтись, речь идет о пространственном разрешении 230 метров. Эти данные позволяют учитывать все изменения, которые происходят – леса болеют, горят, их вырубают, все время меняется покров. И в этой работе наш стратегический партнер – Институт космических исследований.
У нас также есть сеть интенсивного мониторинга. Она нужна для выявления более тонких связей между наземными измерениями, в том числе и почвы – в ней находится более 50% углерода всей экосистемы. Здесь уже используются беспилотники, они дают пространственное разрешение 20 сантиметров. С помощью этих данных делают геоботанические, почвенные, микробиологические и другие описания.
Также у нас работают климатические вышки, на которых стоят газоанализаторы. С их помощью оценивается обмен между атмосферой и экосистемой. Необходимо также оценивать эмиссию парниковых газов из почв. Мы этим тоже занимаемся.
- Подходы и методики, которые вы предлагаете, они инновационные? В Европе и Америке, например, занимаются этими работами?
- У них, безусловно, есть эти системы мониторинга. Они используют климатические вышки – и здесь у нас одни инструменты. Но метод интеграции, который мы разработаем, – это новый метод. И он необходим, чтобы нам ежегодно получать информацию по всей стране, а территория, как я уже сказала, у нас огромная.
- Какой срок вы отводите на реализацию всех этих мер и проектов?
- У нас сейчас идет первый этап, он начался в конце 2022 года. Мы начали первый полевой сезон – осуществили закладку станций и тестовых полигонов разного уровня. На первом модельном этапе у нас будет заложено 250 полигонов, может, чуть больше. К 2030 году вся эта сеть будет развернута полностью. Однако уже к 2024 году мы планируем получить обоснованные оценки, и надеемся, что они будут приняты и на международном уровне.
- Как эти данные послужат национальной политике, экологии, экономике?
- У нас до сих пор не было оценок, полученных на основе единых методов, мы не могли сравнивать данные по всей стране. Сейчас, когда мы проведем эти оценки, то, вполне возможно, окажется, что наши леса и другие экосистемы поглощают больше. Такое тоже может быть.
У нас в стране все заинтересованы, чтобы была объективная оценка. Это важно, прежде всего, для того, чтобы мы могли управлять нашими экосистемами, управлять бюджетом углерода, понимая, что мы имеем. Мы призываем к переходу к климатически оптимизированному лесному хозяйству, чтобы было как можно меньше потерь углерода. Когда мы будем эту систему иметь, то поймем, от каких факторов зависит все изменение, цикл углерода и т.д. Цикл углерода – это на самом деле больше, чем сам углерод. Это и органическое вещество, и продуктивность лесов, и биоразнообразие. Наши исследования показывают: чем выше биоразнообразие в лесах, тем больше поглощается углерода.
В нашем проекте также есть переход к климатически оптимизированному сельскому хозяйству, там тоже будут закладываться полигоны.
- Кстати, у нас много заброшенных земель сельхозназначения, на которых выросли леса. Как этот вид лесов расценивать?
- Это правильный вопрос, потому что, когда мы оценивали потенциал России по поглощению парниковых газов, конечно, мы оценили и эти спонтанно выросшие леса на заброшенных землях. Согласно дистанционному зондированию, таких лесов у нас 30 миллионов гектаров. Причем скорость накопления углерода там выше, чем в лесах естественных. Понятно, что эти земли обогащали, повышали их продуктивность. Мы выступали за то, чтобы учесть спонтанно выросшие леса и в национальном кадастре тоже. Это могло бы показать, как эти леса поглощают парниковые газы. При этом, мы не говорим о том, что их надо переводить в лесной фонд, пусть они будут землями сельхозназначения. Если понадобится вдруг для сельского хозяйства, леса всегда можно вырубить. Но зачем их бездумно рубить сейчас, когда они выросли, когда они выполняют такие функции.
- В Сталинском плане преобразования природы в 40-х годах высаживали полезащитные лесные насаждения. Что осталось от этой идеи, нужна ли она сегодня?
- В этом плане как раз были идеи агролесоводства. Их нужно реализовывать. Мы выступаем за то, что это нужно делать. У нас в консорциуме в этом направлении работает Федеральный научный центр агроэкологии, комплексных мелиораций и защитного лесоразведения Российской академии наук. В нашем проекте также будут учитываться поглощения парниковых газов на этих лесозащитных полосах.
Но в чем мы видим проблему? Пока Министерством сельского хозяйства агролесоводство не принимается вообще, как таковое. У нас и в Совете Федерации была дискуссия по этому поводу. Нам достаточно резко ответили, что есть лесное хозяйство, есть сельское хозяйство – и не надо их смешивать. У нас вся нормативка сделана так, что эти две отрасли существуют отдельно, то есть не воспринимается Министерством сельского хозяйства и не принимается вообще идея агролесоводства. Более того, у нас в растениеводстве нет такого направления, как лесоводство, то есть выращивание лесных насаждений. Надо преодолевать этот подход, прежде всего в законодательном поле.
- За лесами, которые выросли стихийно на сельхозземлях, за ними ведь надо ухаживать, управлять ими?
- Есть поручение нашего Президента, в котором говорится, что надо выработать предложения, как вести лесное хозяйство в этих лесах. У нас есть ассоциация лесоводов – очень активная и там люди, которые владеют этими лесами на сельхозземлях, они не хотят рубить лес, который у них там есть, они хотят участвовать в климатической программе. В Министерстве экономического развития эти вопросы также поставлены, обсуждаются. И бизнес у нас заинтересован в этих проектах. У нас есть проект, например, с компанией «Фосагро» в Череповецком районе Вологодской области. Мы создаем карбоновую ферму: там и спонтанно заросшие участки есть, но мы создаем и разновидовые участки. Сделали посадки на 100 гектарах. Это возможность компенсировать выбросы, которые производит компания.
- Кстати, как вы относитесь к тому, что компенсанционные мероприятия могут быть не только в месте, где бизнес наносит ущерб или выбрасывает парниковые газы, а может быть, и в другом регионе, это правильно?
- Давайте посмотрим на примере законопроекта по Байкалу – одно дерево рубишь – пять сажаешь («Экология России» - для улучшения инфраструктуры на природной территории Байкала необходимо провести определенные вырубки. Законопроектом предусмотрено компенсационное лесовосстановление – вместо одного вырубленного дерева будет посажено пять. Эта поправка вызвала недоумение у научного сообщества). Выглядит вроде нормально. На самом деле, к сожалению, это устаревшая концепция, где леса рассматриваются как источник древесины. И, если посмотреть, все наше лесное хозяйство нацелено на производство древесины. А про то, что леса – это экосистемы, мы мало задумываемся. Говорят, что леса – это возобновляемый ресурс, а возобновляемый ресурс – это древесина. Древесину можно вырастить, а вот эту экосистему со всеми связями, со всем уникальным биоразнообразием, с теми функциями – гидрологическими, экологическими, климаторегулирующими – мы не знаем, как создать. Это только природа так работает.
- А мы можем в будущем научиться у природы создавать такую экосистему?
- Мы к этому стремимся, изучаем со всех сторон. За что мы выступаем. Все старовозрастные малонарушенные леса, даже если они не находятся на территории ООПТ, их нельзя сейчас просто рубить. Потому что их осталось совсем немного – 163 миллионов гектаров по всей России. Мы оценили, что их возраст около 200 лет. Вырубая их, потеряем намного больше.
Во-первых, такой экосистемы нам не создать. Мы нарушим ее навсегда. Между тем, такие леса – очень эффективный регулятор климата. Там высокий уровень биоразнообразия, отрегулированы все связи. Было раньше мнение, что старовозрастные леса не могут поглощать, поглощают только молодые, даже активная дискуссия в журнале Nature была. Но они все-таки продолжают поглощать. Что такое «старовозрастные» леса? Они очень мозаичные, там происходят все процессы. Деревья умирают, они вываливаются, создаются окна, в эти окна приходит молодой древостой, светлолюбивые виды разных трав, которые тоже продолжают поглощать. Когда это все учитывается, то на самом деле старовозрастные леса, конечно, же продолжают поглощать.
Если мы вырубаем ради древесины – что происходит? Идет огромная эмиссия из почв. И этот лес, который был поглотителем, он становится источником углерода. Ради чего это делается? Ради древесины. Ее можно вырастить на заброшенных сельхозземлях. Есть быстрорастущие виды – клоны березы, осины, ивы. В среднем процентов на 30 примерно они растут быстрее обычных деревьев, в разных условиях по-разному. Поэтому, деревья ради деревьев всегда можно вырастить.
- Кто еще помогает вам в этой огромной работе по сбору данных?
У нас самый большой консорциум, сейчас в нем 21 организация. У Института космических исследований большая задача – он создает информационно-аналитическую систему, где и будут собраны все базы данных. И еще задача – прогноз изменения поглощения парниковых газов при разных сценариях изменения климата, с одной стороны, а с другой – при разных сценариях землепользования. И на локальном уровне для разных типов экосистем, и на региональном, и на национальном уровне. За это отвечает Пущинский научный центр институт физико-химических и биологических проблем почвоведения Российской академии наук, там есть лаборатория, которая занимается прогнозами. Вообще у нас выстроена работа по экспертным группам в разных направлениях. Сейчас создаем отдельную группу по оборудованию. Мы видим, что наступает дефицит зарубежного оборудования и нам необходимы российские разработки. Есть группа по пулам углерода, по пулам в растительности, в почве, по геоботанике, по внутрипочвенной миграции и т.д. То есть консорциум все время находится в развитии.
Интервью провела Ольга Стрелкова
*Шесть научно-образовательных центров для исследования изменения климата и управления климатическими рисками созданы в России: 1) Институт вычислительной математики им. Г.И. Марчука разработает глобальную модель земной системы мирового уровня. Она позволит составлять сценарии климатических изменений для более точных климатических прогнозов; 2) главная геофизическая обсерватория им. А.И. Воейкова проведет работу по расширению системы климатического и экологического мониторинга и прогнозирования на территории России. Предполагается, что эта система станет информационной основой для принятия решений по адаптации к изменениям климата; 3) институт народнохозяйственного прогнозирования разработает сценарии развития российской экономики в условиях глобальных изменений климата. Будет создана методика разработки сценариев и моделей оценки социально-экономических эффектов климатической повестки; 4) центр по проблемам экологии и продуктивности лесов РАН займется разработкой системы наземного и дистанционного мониторинга пулов углерода и потоков парниковых газов; 5) в Институте океанологии им. П.П. Ширшова создадут систему климатического и экологического мониторинга Мирового океана; 6) институт глобального климата и экологии им. Ю.А. Израэля проведет цифровизацию Национального кадастра парниковых газов.
